Сдерживаемая до того цензурой пресса кинулась с неописуемой энергией в бой с правительством. В насмешках над ним соревновались не только сатирические издания: "Бомбы", "Пулемет", "Паяц" или "Злой дух", но и респектабельные либеральные "Право", "Новая жизнь", "Былое".
Администрация арестовывала тиражи, накладывала штрафы, передавала материалы в суд, но это были жалкие попытки остановить разгулявшуюся русскую либеральную и социалистическую печать. Вялые, вымученные репрессии только подливали масла в огонь, повышали интерес общества, держали в тонусе журналистов, окружали их ореолами борцов и даже мучеников. У пишущей интеллигенции были и смысл, и радость жизни - распространять идеи свободы, бороться с "ретроградами" и "сатрапами", подвергаться разным "преследованиям"... и при этом находиться не на каторге в Нерчинске, а в ресторане у Донона, получать крупные гонорары, отдыхать в Ницце, вызывая на прогулках восхищение отдыхающих курсисток, институток, гимназисток и их интеллигентных мамаш.
Вот это были времена! Даже начавшаяся война не помешала полнокровно жить. А уж при Временном пришла такая свобода...
И вот все эти радости разом прикрыли большевики. Уже 27 октября 1917 года был издан декрет о печати, где было дано право органам новой власти прекращать деятельность "буржуазных" изданий, а декретом от 23 декабря 1918 года Военно-революционный комитет получил все права предварительной цензуры и тотального контроля за СМИ. Вскоре из недр Наркомпроса выросло Главное управление по литературе и издательствам (Главлит), которое и давило советскую журналистику вплоть до конца 80-х, пока, наконец, цензура вновь не была упразднена законом.
Очень страшно было пишущим интеллигентам при Ленине-Сталине: шаг вправо, шаг влево - Лубянка, затем пуля или Воркута. Посвободнее стало при Хрущеве-Брежневе, хотя посадить еще могли запросто, за границу не пускали, и котлеты в Доме литераторов были жесткие и невкусные. Зато героем можно было стать почти мгновенно, правда, и последствия героизма могли быть весьма серьезными. Не всякий решится. Но вот при Горбачеве-Ельцине пришла гласность, а за ней и демократия, все вдохнули долгожданный воздух свободы. Казалось, вот-вот, и интеллигентные журналисты будут и героями, и вождями, и властителями дум Новой России.
Но вскоре выяснилось, что нет у нас больше ни мучеников, ни героев пера, ни интеллигентных властителей дум, а все скучно и серо: "Птичий грипп во Вьетнаме, взрыв в Ираке, тайфун в Майами, коррупция в Твери". И не грозный Главлит, а лишь "Тефаль" думает о нас. Порой даже кажется, что доносится откуда-то из самой толщи пишущих масс подавленный стон: нам бы преследований каких-нибудь, немножечко, ну, пусть таких, как в 1905 году, а лучше вообще "понарошку". Чтобы можно было опять побороться с "сатрапами", заявить об удушении свободы слова на встрече правозащитников, оттуда двинуть в ресторан, потом на дачу... И снова - герои, и снова - на коне! Но, увы, теперь цензура запрещена самой Конституцией.
И приходится сегодня зарабатывать трудный журналистский хлеб "в поте лица", пытаться увеличивать тиражи нечитаемых изданий за счет разной "клюквы развесистой", заискивать перед спонсорами, искать рекламодателей, веселить зевающую публику. Ничего не поделаешь - вот такая она, свобода слова. Но эта свобода, несмотря ни на что, очень и очень важна, она куплена дорогой ценой. И я с радостью поздравляю всю пишущую братию и всю нашу интеллигенцию со столетним юбилеем отмены цензуры. Ура!
Михаил МОСКВИН-ТАРХАНОВ, координатор Московской
городской думы по охране исторического наследия
Москвы
