– Михаил Александрович, почему так затянулось принятие норм о защите интеллектуальной собственности в рамках Гражданского кодекса РФ?
– У этого проекта очень давняя история. Когда в начале 90-х годов создавался Гражданский кодекс РФ, предполагалось, что в него в числе других войдут вопросы правового регулирования интеллектуальной собственности. При этом разработчики опирались на старый ГК РСФСР и Основы гражданского законодательства СССР, принятые в 1991 году и просуществовавшие всего несколько месяцев, где были разделы об авторском праве и правах на изобретения. Однако старая схема, согласно которой ГК включал все эти вопросы, была хороша до тех пор, пока соответствующие институты оставались недоразвитыми. В начале 90-х с появлением подробных патентного и авторского законов ситуация изменилась. Теперь требовалось лишь закрепить в Гражданском кодексе самые общие правила, касающиеся правового регулирования интеллектуальной собственности, чтобы увязать кодекс со специальными законами. Увы, эта простая задача не выполнена и по сей день. Напротив, разработчики ГК вот уже десять лет пытаются втащить в кодекс раздел об интеллектуальной собственности. Сначала его предполагалось включить во вторую часть ГК. Потом – в третью. Однако всякий раз возникали серьезные вопросы. Дело в том, что разработчики собирались внести в кодекс не только общие положения, касающиеся авторского права, патентного права, товарных знаков, но и ключевые нормы, содержащиеся в специальных законах. Не было бы большого греха, если бы эти нормы просто повторили. Но нет, предлагалось многие из них переписать заново. Естественно, возникало противоречие между существующими законами (кстати, продолжающими действовать и по сей день) и проектом ГК. По предлагаемому варианту эксперты ЮНЕСКО и Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС) дали заключения, в которых не рекомендовали включать в ГК нормы специальных законов.
– На что они ссылались?
– Им показалось вредным включать в ГК нормы специальных законов. Они считали важным сохранить правовое регулирование в данной сфере через специальные законы, поскольку и в международном праве есть лишь специальные конвенции по авторскому праву, по исполнениям и фонограммам, по патентам и товарным знакам и т.д. Более того, в международном праве и в национальном законодательстве практически всех стран мира, даже тех, которые наши разработчики называют в качестве образцов для России, все дальше идет специализация правовых режимов охраны различных прав интеллектуальной собственности, а не унификация.
В конце концов появился нынешний проект, согласно которому раздел об интеллектуальной собственности вырастает в самостоятельную, четвертую часть Гражданского кодекса. За счет чего? За счет включения в него всех ныне существующих специальных законов. Хотя, если уж и заниматься кодификацией законодательства об интеллектуальной собственности, то лучше было бы, конечно, подготовить отдельный кодекс, как, например, во Франции, а в ГК сохранить маленький раздел из примерно 20 статей, касающихся общих вопросов: объекты прав интеллектуальной собственности, субъекты, общие нормы о договорах, защите прав и т.д. Причем во Франции этот кодекс только так называется, а на самом деле – просто сборник законов, так как законодательство в данной сфере развивается по пути специализации. И здесь унификация имеет очень ограниченные пределы, поскольку, к примеру, между литературным произведением и товарным знаком почти ничего общего. А между произведением и наименованием места происхождения товара – и того меньше. Вот почему сведение всего этого вместе – работа довольно бессмысленная. Нигде в мире нет такой модели, которую нам предлагают сейчас в виде части четвертой ГК РФ. Мы рискуем стать единственной страной, принявшей такую модель, а значит, постепенно будем удаляться все дальше и дальше от общемировых стандартов правового регулирования.
– Почему так делается?
– Не знаю. Наверное, для того, чтобы показать, что Россия может и в этой сфере стать законодателем моды. Но хорошо, если за нами потом пойдут и другие страны. А если не пойдут? Вот, например, мы создали модельный Гражданский кодекс для стран СНГ. В Узбекистане его приняли. Однако он не может заменить специальные законы, поэтому в нынешнем году там все-таки приняли закон об авторском праве и смежных правах, осознав, что иначе невозможно развиваться в правовом регулировании интеллектуальной собственности.
Нынешний проект предполагает, что все специальные законы в сфере интеллектуальной собственности будут отменены, а их нормы – интегрированы в четвертую часть ГК. Но тогда неминуемо возникает проблема правовой природы самого ГК. Мы же не можем включить в него нормы, скажем, уголовного или трудового права, так как у них другая отраслевая принадлежность. А сегодня в проекте мы насчитали примерно 25% административно-правовых норм. Есть нормы и других отраслей права.
– Можно привести конкретные примеры?
– Вот, например, статья 1253 «Ответственность за грубые нарушения исключительных прав». Здесь появляются такие понятия, которых больше нигде в ГК вы не найдете: «совершаемые неоднократно или в крупном размере нарушения», «с целью извлечения прибыли» и т.д. Эти понятия – из сферы уголовного, а не гражданского права. Далее. В гражданском праве существует правило: субъекты правовых отношений равноправны. А в законопроекте то и дело встречаются нормы о том, что федеральный орган исполнительной власти осуществляет то-то и то-то. Такая норма не может порождать отношения равных субъектов. Потому что у одного – власть, у другого – подчинение. Один – орган власти, другой – правообладатель, пользователь или лицензиат. Именно поэтому существует разделение между ГК, в котором концентрируются исключительно нормы гражданского права, и специальными законами, которые по необходимости носят комплексный характер. Без такой дифференциации получается полная путаница, когда нормы административного права в массовом порядке попадают в основной источник гражданского права. Нас уверяют, что в проекте 99% норм гражданского права. А на самом деле хорошо, если 50%!
– Вы считаете, что в предлагаемом проекте нарушено требование ст. 71 Конституции, согласно которой гражданское законодательство отделено от законодательства об интеллектуальной собственности. Почему же так легко нарушается Основной закон?
– В беседе со мной один из разработчиков ГК признался, что, по его мнению, эта норма появилась в Конституции просто из-за того, что проектом Конституции занимались юристы из «другой команды». Поэтому у него и отношение к Конституции как к чужому творению, крайне далекому от совершенства. Мне же думается, что даже ошибки в Конституции, если они есть, заслуживают того, чтобы с ними считаться.
– Что произойдет, если законопроект будет принят в нынешнем виде?
– К чему это приведет, сегодня сказать очень трудно. Есть последствия очевидные. Прежде всего результат не юридический, а исключительно политический. Наше вступление в ВТО отодвинется на более дальние сроки. Об этом нам уже официально заявили представители Евросоюза. Ведь экспертам всех стран – членов ВТО придется с нуля знакомиться с нашими новыми механизмами охраны прав интеллектуальной собственности, изучать их и делать свои выводы. И нельзя исключить, что ряд стран, может быть, просто для того, чтобы сделать нам пакость и застопорить наше вступление в ВТО, скажут: «А сейчас мы должны с вами возобновить переговоры. Согласованные прежде вопросы уже не в счет, так как у вас появились новые правила игры». Полагаю, что это очень реальная угроза.
– Какие нормы могут оказаться неприемлемыми?
– Таких может быть очень много. Начать с того, что Стокгольмская конвенция об учреждении ВОИС 1967 года определяет интеллектуальную собственность как права, относящиеся к изобретениям, произведениям, товарным знакам и т.д. Точно такую же позицию можно найти и в Соглашении ТРИПС, которое мы обязаны будем соблюдать с момента вступления в ВТО. Там тоже речь идет о «правах интеллектуальной собственности». А в законопроекте говорится: интеллектуальная собственность – это не права, а сами изобретения, произведения, товарные знаки и т.д., в отношении которых действуют некие «интеллектуальные права». Почему мы должны в структуре, в терминологии делать не так, как во всем мире? Ведь третий путь всегда ведет в тупик: мы это знаем на собственном историческом опыте. А в законопроекте даже в мелочах прослеживается поиск особого пути. Так, в международных конвенциях говорится об исполнениях, здесь же – о результатах исполнения. Что это такое, не определяется.
– Аплодисменты?
– Аплодисменты, может быть, гонорар, восторг или негодование от исполнения. Главное, непонятно, зачем это делается. Таких нюансов масса. В рамках подготовки ко второму чтению исправить все несоответствия невозможно. Понадобятся годы для того, чтобы все вычистить. Между тем предполагается до конца текущего года принять законопроект в трех чтениях и с 1 января 2008 года ввести в жизнь. Все специальные законы с этого момента отменяются. В таком случае, я считаю, можно принять проект четвертой части ГК в нынешнем виде. Зачем его править ко второму чтению? Все равно вред, который он причинит, будет значительным. Все, что в Госдуме сумеют в спешке исправить, уменьшит вред приблизительно на 3%. Представьте, паровоз несется в пропасть, а мы до блеска натираем какие-нибудь рычаги управления. Но от того, что он упадет с начищенными рычагами, никому лучше не станет.
– Что вы предлагаете?
– Наш парламент должен решиться на принятие четвертой части ГК только в виде
общих положений, отказавшись от скомканных некорректных формулировок, взятых из
специальных законов, которые в свою очередь необходимо сохранить. Без них мы
сломаем существующую систему: судебную, административную практику, практику
делового оборота. Все договоры, вся бизнес-стратегия будут в один день сломаны.
Самое главное, я не могу понять, кому и зачем это нужно. Объективных причин для
этого не существует.
Другое дело, если есть желание совершенствовать
имеющиеся законы. Это дело действительно нужное и важное. Но поправки в закон об
авторском праве и в закон о товарных знаках, проекты законов о фирменных
наименованиях, о патентных поверенных и прочие не пропускают, пока не пройдет
четвертая часть ГК. Таким образом, совершенствование законодательства просто
заблокировано. А когда четвертую часть единогласно примут, то все имеющиеся
проекты просто отправят в корзину.
– Вы считаете, что законопроект содержит слишком много отсылочных норм?
– Конституция, статья 44, гласит, что интеллектуальная собственность охраняется законом. Значит, она не может охраняться ни постановлением правительства, ни ведомственной инструкцией. Но проект исходит из прямо противоположного: большинство его положений будут конкретизироваться в подзаконных актах, преимущественно – в актах министерств и ведомств. Но тогда, извините, мы какое государство строим, правовое или бюрократическое? При нашей-то действительности чиновники все определят! А до Конституции им и дела нет.
– Сообщалось, что во втором чтении будут представлены поправки, согласно которым перед публикацией в СМИ фотографии придется согласовывать с лицами, на них изображенными.
– Если в ГК вводить норму о том, что изображенное лицо имеет какие-то права, связанные с публикацией его изображения, то важно обязательно это увязать с общественными интересами.
– А где проходит грань общественных интересов?
– У нас в законодательстве, к сожалению, нет определения, что такое общественный интерес. Соответственно каждый судья руководствуется собственным пониманием. Под общественными интересами я бы понимал осознаваемую обществом потребность в обнаружении и раскрытии угроз демократическому правовому государству и гражданскому обществу, общественному здоровью и безопасности, окружающей среде, а также в предупреждении общества от введения в заблуждение решениями или действиями органов государственной власти и местного самоуправления, организациями либо должностными лицами.
Полагаю, что для нас должен выступать ориентиром Европейский суд по правам человека. Не знаю, как другим, а мне лично очень обидно выслушивать информацию о том, что в очередной раз Российская Федерация проиграла дело в этой судебной инстанции. Уже пора бы и выигрывать. Но для этого нужно научиться уважать права человека.
– Можно ли добиться согласия на публикацию компрометирующей фотографии?
– В законе о СМИ есть норма, обязывающая журналиста предупреждать человека, у которого он берет информацию, о проведении, например, магнитофонной записи или фото-, видеосъемки, за исключением случаев, когда это делается в общественных интересах.
И в гражданском законодательстве нужно очень внимательно продумать этот вопрос. Потому что речь может идти о произведениях изобразительного искусства, как было в ГК РСФСР. То есть это не фотография, а рисунок, живописный портрет. Здесь действительно было бы справедливо получить разрешение. Однако мы прекрасно понимаем, что портрет может быть очень непохож на данного человека. Тогда возникает вопрос: у кого же брать разрешение? У того, кого я рисовал? Да, я его рисовал, а получился портрет совершенно другого человека, которого вообще нет в природе.
– С другой стороны, фотографией невозможно оклеветать, ведь она фиксирует реальность.
– А фотомонтаж? Кстати, одна из проблем нашего законодательства об авторском праве, как действующего закона, так и проекта четвертой части ГК, – отсутствие различия между фотографическими произведениями и простыми фотографиями. Законы ряда стран четко отличают фото, сделанные на бытовом уровне простыми «мыльницами», от высокохудожественных произведений профессиональных фотографов.
– Недавно группа деятелей искусств обратилась с требованием оградить их от папарацци. Можно ли рассматривать попытку ограничить право публиковать фотографии известных людей как наезд на свободу слова?
– Да, конечно. Ведь то, чего хотели добиться авторы письма, это в чистом виде наезд на свободу слова. Готовящаяся поправка в закон наездом может стать, а может и не стать. Но письмо именно такое. Причем они возмущены не тем, как их фотографируют, а тем, что о них пишет желтая пресса. Если пишут неправду, то есть полное право затеять судебный процесс на основании ст. 152 ГК РФ. Что им мешает это сделать?
– Есть и другая форма наезда на свободу слова – убийство журналиста.
– Нет, убийство журналиста – это именно убийство. Я убежден, что в стране, где убивают журналистов, свобода слова еще есть. Но это не лучший признак наличия свободы слова. Всюду, где есть нормальная свобода печати, имеются и нормальные ограничения, которые воспринимаются и журналистами, и аудиторией как нормальный регулятор. Когда в стране убивают честных журналистов, таких, как Анна Политковская, то каждый порядочный человек чувствует, что стреляли в него самого. И когда президент говорит, что урон от этого убийства был больше, чем урон от статей Анны Политковской, то я согласен с первой частью утверждения, но абсолютно не согласен со второй. Потому что критическая статья не может нанести урон. Наоборот, может дать плюсы государству и обществу, которые смогут лучше увидеть свои проблемы.
Это убийство – удар и по свободе слова в России, и по имиджу
России.
Справка:
Михаил ФЕДОТОВ родился в 1949 г. в Москве,
окончил МГУ в 1972 г. В 1992–93 гг. – министр печати и информации РФ, в 1993–95
гг. – председатель Авторского совета, президент Российского авторского общества,
в 1993–98 гг. – постоянный представитель РФ в ЮНЕСКО. С мая 1998 г. – секретарь
Союза журналистов России. Вице-президент фонда «Индем». Доктор юридических наук,
профессор.
Беседовал Армен
УРИХАНЯН
