В книге Political Fictions американская публицистка Джоан Дидион (Joan
Didion) говорит о менталитете вашингтонской Окружной дороги (Beltway), т.е.
умонастроениях политического класса, включая ведущих репортеров и колумнистов,
бесконечно далеких от того, что волнует простого американца. Тем не менее,
именно они задают тон политической жизни. И по ним же судят о США. Так, во время
«дела Левински» мир потешался над всей Америкой, хотя издевательства заслужил
только ее «политический класс», ибо большинство здраво считало, что лишь бы
президент был хороший, а остальное – проблема семьи.
В России этот феномен называется «журналистикой Садового кольца». В
очередной раз я вспомнил о нем, задумавшись над тем, что начало обоих
президентских сроков Владимира Путина оказалось отмеченным трагедиями: гибелью
подлодки «Курск» и гибелью президента Чеченской республики Ахмада Кадырова.
Реакция прессы в обоих случаях оказалась очень различной.
«Какой смысл Путину нестись в Кремль, если он и в Сочи оснащен всеми
необходимыми средствами связи и управления? Правильно ли обвинять военных в
закрытости, если они первыми сообщили о происшествии и рекордно быстро, по
меркам любой засекреченной бюрократии, приняли иностранную помощь? Зачем гадать,
что произошло и происходит в морских глубинах, если знать этого никто в принципе
в тот момент не мог? Стоит ли винить в трагедии лично нового президента?»,
- думал я, наблюдая за истерикой, поднятой «журналистами Садового кольца».
(Отчасти, впрочем, она была не совсем искренней. У задававших тон СМИ Владимира
Гусинского и Бориса Березовского была и особая задача: вернуть ельцинскую
ситуацию, т.е. слабая власть и нестабильность в стране, при которой они привычно
становятся «делателями королей”.)
Судя по тому, что популярность президента тогда сколько-нибудь
существенно не снизилась, ход моих мыслей совпал с настроениями
соотечественников.
Гибель Кадырова – событие, по политическому значению значительно
превосходящее гибель «Курска», – истерики в СМИ не вызвала. Даже самые
экзальтированные из оппозиционных журналистов вроде Анны Политковской из «Новой
газеты» обсуждали проблему не в терминах «кто виноват?», а «что делать?»
Взрослеют или боятся?
Но самой интересной для меня лично «журналистской работой» оказались
прямые репортажи о действиях Путина, явно подготовленные кремлевской
пресс-службой: Путин встречается с Рамзаном Кадыровым, Путин в Чечне, Путин
говорит о чеченских проблемах с членами правительства.
Почему? Проблема Чечни – в первую очередь, проблема социо-культурная и
социально-психологическая. Сталинское изгнание оставило в этом народе травму
двоякого рода. С одной стороны, иррациональный страх повторения и готовность
защищаться. С другой, чувство «вины», представление о том, что их так до конца и
«не простили» и не приняли в полноценные граждане страны. Предпосылка решения
чеченской проблемы лежит не столько в политической и экономической плоскости,
сколько в столь важной на Кавказе символической и человеческой. Если бы Ельцин в
1991 или в 1992 году приехал в Чечню, покаялся бы публично перед ее народом за
коммунистические преступления, присвоил бы Джохару Дудаеву звезду Героя России и
внеочередное генеральское звание – войны бы не было.
В этом контексте действия Путина – это, прежде всего, послание России
Чечне: вы наши, мы с вами, мы не оставим вас, мы поможем. Личность Кадырова тут
не важна. Как и прошлые действия Путина. Я думаю, что именно сейчас и может
начаться по-настоящему чеченское урегулирование.
Грустно, конечно, что этот сигнал послан через
зависимое телевидение. Но, в данном случае, точность передачи послания важнее
тщеславия «журналистов Садового кольца».
Алексей Панкин 
