Вчера, 13 января, российской журналистике исполнилось 300 лет. 45 лет этой
истории – одна шестая - прошли у меня на глазах.
Дело в том, что первым же человеком, которого я увидел в своей жизни,
была журналистка - моя мама, Валентина Панкина. Самые сильные впечатления
детства и юношества связаны с журналистикой. Я хорошо помню коридоры и кабинеты
“Комсомольской правды”, где работал отец, и “Литературной газеты”, где работала
мама. Родители брали меня с собой, когда не с кем было оставить дома. У нас в
квартире часто собирались журналисты и писатели, которые были властителями умов
своего поколения. Алексей Аджубей, Владимир Чачин, Ким Костенко, Инна Руденко,
Владимир Онищенко, Сергей Сергеевич Смирнов, Чингиз Айтматов, Федор Абрамов,
Расул Гамзатов, Евгений Богат, Григорий Кипнис, Илья Хуцишвили, Татьяна
Агафонова, Василий Песков, Ярослав Голованов, Владимир Осипов, Генрих Гурков,
Борис Гурнов, Павел Михалев, Виталий Игнатенко, Александр Пумпянский, Егор
Яковлев, Виталий Коротич – я узнал и полюбил этих “дядь” и “теть” задолго до
того, как стал читать их статьи. Они совсем не были похожи на пропагандистов
линии партии, каковыми сегодня принято изображать тех, кто работал в прессе при
советской власти. Парадоксальным образом, одни и те же люди (как мой отец,
например, Борис Панкин, прошедший путь от практиканта до главного редактора
третьей по значимости в официальной коммунистической иерархии общенациональной
газеты “Комсомольская правда”) пользовались всеми номенклатурными благами, и в
то же время подвергались систематической травле со стороны партийного
руководства за “идеологически неправильную” линию. Их то повышали по службе и
увенчивали наградами и премиями, то снимали с работы и исключали из партии, они
тихо или громко спивались, ссорились между собой – и все равно оставались частью
нашей семейной истории.
Журналисты этого поколения стали первыми героями горбачевской гласности,
не потерялись они и сегодня – при ельцинско-путинской свободе. Вот я и спросил
их, своих учителей – отца, маму (чуть ли не единственную женщину-члена
редколлегии основанной Пушкиным “Литературной газеты”), Инну Руденко,
обозревателя “КП”, Елену Брускову, в 60-е годы корреспондента “Комсомолки в
Австрии, чем сегодняшняя журналистика отличается от журналистики их молодости. В
основном, оценки оказались сходными.
“Нам казалось, что ничего не может быть страшнее, чем диктатура ЦК КПСС.
Выяснилось, что диктатура владельца, денег, рейтинга ничем не лучше”. “Такое
ощущение, что молодые журналисты готовы писать любую чушь, если приказало
начальство. Мы гораздо чаще говорили “нет”. И начальству, и друг другу».“Молодые
журналисты, не стесняясь, называют себя циниками. А на своих читателей и героев
смотрят свысока. В наше время это считалось неприличным. При всех своих
заблуждениях, мы искренне верили в то, что у журналистики есть миссия, что
хороших людей нужно защищать, зло и злодеев, невзирая на ранги, обличать, а
прогрессивные начинания, делающие жизнь лучше, нужно поддерживать. Мы писали о
простых людях, о нравственных проблемах. Сегодня же большинство газет заполнено
жизнью московской тусовки. А на телевидении - насилие, вгоняющее в депрессию".
Елена Брускова: “Конечно у нас, иностранных корреспондентов, был социальный
заказ на разоблачение буржуазного образа жизни. Я старалась критиковать то, что
мне действительно не нравилось, например, погоню прессы за пустыми сенсациями,
бездуховность рекламы. Сегодня, получив свободу, наша пресса демонстрирует такие
образцы дурного вкуса, которые прессе австрийской не могли и пригрезиться”.
Нужна ли кому-нибудь сегодня эта ветеранская ностальгия? Вот
поразительная история, которую рассказала Инна Руденко. Несколько лет назад ее
попросил провести серию семинаров для своих сотрудников Владимир Яковлев. Тот
самый Владимир Яковлев, который в конце 80-х основал газету “Коммерсант” и
который стал символом новой русской рыночной конвейерной журналистки, где
репортер собирает факты, а в статьи их сводят staff-writers. Зачем вам моя
“старомодная журналистика”,- спросила Руденко. “Я поднял подшивки “Комсомольской
правды” за 60-е годы, я выписал оттуда названия всех рубрики, я нашел и раздал
своим журналистам книгу о журналистике, написанную знаменитым тогда
корреспондентом “Комсомолки” Валерием Аграновским. Именно такой журналистики –
личностной и с оценками – требует сегодня рынок”, - ответил Яковлев.
Одно занятие – разбор первого номера журнала “Столица” – Руденко провела.
“Вы сделали замечательный журнал… для самих себя”, - сказала я. - Но вы же
пишете для людей, живущих в огромном сложном городе. Где ваша боль?”. “А как
быть, если ее нет?”, - спросил один из представителей того “звездного” состава.
На этом семинары Инны Руденко закончились. “Столица” тоже протянула
недолго, хотя и вылетела младшему Яковлеву в копеечку.
Вот что я подумал, услышав эту историю: не объясняется ли та растущая
непопулярность журналистики и журналистов, которую с пугающей регулярностью
констатируют опросы общественного мнения, тем, что перевелись у нас редакторы и
журналисты, умеющие угадывать требования рынка? И что рынок в журналистике –
вовсе не синоним “желтизны”, скандала и дешевой сенсации, а умение рассказать о
том, что людям действительно интересно. А люди в массе своей – не идиоты.
В конце концов, та же Инна Руденко со своими пространными
статьями-рассуждениями, стала в прошлом году самым рейтинговым автором
“Комсомольской правды”, давно превратившейся в “желтую” газету.
Алексей Панкин
The Moscow Times, 14.01.03
