Не знаю, как для кого, а для меня либеральные реформы пахнут копченой
колбасой и вяленой рыбой.
Гайдаровские “реформы”, начавшиеся 2 января
1992 года, застали меня в должности заместителя главного редактора ежемесячного
журнала “Международная жизнь”, органа Министерства иностранных дел, который в
бытность министром Эдуарда Шеварднадзе сыграл немалую роль в утверждении идей
гласности, перестройки и нового мышления.
Буквально за ночь все
сбережения сотрудников редакции – от главного редактора до вахтера - равно как и
бюджет редакции, сверстанный несколькими месяцами назад в другой стране и при
другой экономической системе, превратились в фикцию. В первые же недели нас
засыпали “похоронками” – уведомлениями о росте тарифов на аренду и коммунальные
услуги, услуги типографии и распространителей. А зарплат, которые еще недавно
считались высокими, только топ-менеджменту хватало на то, чтобы сводить концы с
концами.
Как журнал выживал тогда – разговор не для открытой печати.
Впрочем, одним ноу-хау поделюсь. Партнеры нашего журнала, молодые
предприниматели с Юга России , приезжая на деловые переговоры, мешками привозили
в голодную Москву продукты. Представьте себе картину: старинный двухэтажный
особняк в одном из исторических районов Москвы; приемная главного редактора –
Чрезвыйчайного и Полномочного Посла Российской Федерации и члена коллегии МИД
РФ; и из этой приемной доносится густой колбасно-рыбный дух. Это ответственный
секретарь редакции раcпределяет среди выстроившихся в очередь журналистов и
редакторов аксайские копченые колбасы и донскую вяленую рыбу. Естественно, мы
следили за тем, чтобы самые большие продуктовые пайки доставались ветеранам,
тем, кому труднее было приспособиться к новой жизни.
Как бы то ни было,
“демократическое ограбление” народ встретил поначалу пассивно, а пресса - с
восторгом, клеймя ставший выразителем протестных настроений тогдашний Верховный
Совет красно-коричневыми и реставраторами коммунизма и с энтузиазмом приветствуя
его расстрел из танков в 1993г. Сегодня же пенсионеры выходят на улицы, а пресса
преисполнена к ним сочувствия.
Почему? Да потому, что тогда население с
таким презрением относилось к ельцинской власти, что считало заведомо
бессмысленным делом чего-то от нее добиваться. Журналисты же отчасти искренне
верили, что лишь коммунистам могут не нравиться “молодые реформаторы”, а,
главное, антикоммунизм настолько хорошо компенсировался “демократической”
властью, что на многие годы вперед и стал истинным бизнесом нашей “свободной
прессы”.
Я лично в те годы решил для себя, что в том идеологизированном
и поляризованном мире мне делать нечего, и ушел из большой русскоязычной
журналистики, превратившись в злобного медиакритика. Под воздействием шоковой
терапии у меня образовалось атипичное отношение к общественному прогрессу. Путин
хорош хотя бы тем, что избавил нас от третьего срока - или коронации - Ельцина.
Правительство в этом январе могло бы опять весь народ ограбить – а оно одних
лишь пенсионеров обидело. А если последние вышли на улицу – значит, у людей
появилась вера в то, что от него, правительства, имеет смысл чего-то добиваться.
И журналисты, наконец, увидели в стариках с красными флагами несчастных людей, а
не врагов абстрактных формул. В общем, оптимист я.
А в конце прошлого
года даже попробовал вернуться в большую журналистику, послав несколько
комментариев в “Известия”. Были в них и апологетика власти, и издевательства над
президентом, и даже разговоры о пересмотре итогов приватизации. Ни в одном из
текстов редакторы не поменяли ни слова, признав за плюрализмом в моей голове
право на публичное существование.
На прошлой неделе я стал редактором
раздела «Мнения и комментарии» этой газеты. Мне поручено внедрять сей
классический формат мировой профессиональной журналистики в классический
российский газетный брэнд.
Видимо, есть все же у моего оптимизма
основания?
Алексей Панкин
