В конце майского праздничного марафона мой журнал «СРЕDА» испытал триумф,
а я предался печальным размышлениям.
Триумф заключался в следующем. На соискание национальной премии
«Радиомания» в номинации «Лучшая публикация о радио» мы представили три статьи
нашего обозревателя Виктории Сухаревой и все три попали в финал. Так что 7 мая,
в День радио, когда спецрейс, зафрахтованный учредителем премии Медиасоюзом, нес
финалистов и иных медиаVIPов в Санкт-Петербург, где предстояла церемония
вручения, я единственный уже знал, что победа гарантирована.
Рядом в самолетном кресле сидел топ-менеджер крупного медиахолдинга, как
оказалось, постоянной читатель моей колонки в «Москоу таймс». «Чего ты
прицепился к Немцову и к освещению в СМИ его проекта военной реформы, - завел он
разговор о предыдущей статье, - когда в отношениях политики и прессы происходят
куда более серьезные вещи? Обрати внимание: сколько пресса вела расследований по
Евгению Наздратенко, его сняли с министерской должности, им занималась
прокуратура, а Путин вдруг берет и назначает его на высокий пост в Совет
безопасности. И ни слова объяснения для той же прессы. Разве это не признак
неуважения власти к СМИ, не показатель того, что власть игнорирует медиа как
средство коммуникации с обществом? Вот о чем нужно говорить! Вот где опасность!»
«Конечно, власть прессу не уважает, - начал вещать я, - но разве это
неуважение незаслуженно? Ведь большинство из тех, кто отвечает в администрации
за отношения с прессой, так или иначе участвовали в избирательных кампаниях. А,
следовательно, прекрасно знают все теневые механизмы функционирования прессы. У
кого какие расценки на «заказуху», кто на кого работает, как формируются и
исполняются заказы на тех или иных деятелей. Та критика, которая звучит в СМИ, с
точки зрения этих людей, суть лишь видимая часть айсберга, основание которого
скрыто глубоко под водой. Не просто сложно, но и бессмысленно публично
реагировать на продукты работы теневого механизма, особенно если ты сам
являешься или являлся его частью. Держать «для коммуникации с обществом» под
полным контролем пару телевизионных каналов, а остальных подкупать, запугивать
или игнорировать – это вполне естественный для власти механизм работы с прессой,
которую она не уважает».
«Но, представь себе, что я все же решил бы написать о деле Наздратенко.
Мне пришлось бы для этого проводить собственное расследование. Ведь не буду же я
брать на веру разоблачительные статьи в газетах про то, что Наздратенко вор,
или, напротив, прислушиваться к апологетическому пафосу некоторых телепередач, в
которых Наздратенко выглядит несгибаемым защитником интересов России. Постоянное
общение с нашей московской прессой делает нормального человека агностиком: он
готов поверить во что угодно, но не верит ничему. Это к вопросу об общественном
мнении».
Думал ли я, вразумляя таким образом наивного топ-менеджера могучей
медиаимперии, что через несколько часов сам окажусь в шкуре Евгения Наздратенко?
Три раза во время вручения премии в нашей номинации прозвучало со сцены
название журнала «СРЕDА», три раза было произнесено имя автора Виктории
Сухаревой. Премии удостоилась лучшая, по мнению жюри, из ее статей, мы вышли на
сцену, произнесли короткие речи и удалились счастливые, гордо сжимая в руках
«Золотой микрофон», главный приз…
«Не понимаю, зачем жюри понадобилось городить этот огород в вашей
номинации, - сказал чуть ли не первый же представитель радиоиндустрии, который
подошел нас поздравить. – Честнее было бы признать, что никто кроме «СРЕDЫ»
своих работ на конкурс не выставлял». А через некоторое время уже телевизионщик
добавил: «Скорее всего, вас вырежут из телетрансляции – уж больно эта ситуация
выглядит как скрытая реклама твоего журнала». Я принимался рассказывать, что в
этом году конкуренция была сильнее, чем в прошлом, что все есть на сайте, что и
по номинантам, и по победителю жюри голосует анонимно. И каждый раз чувствовал
себя полным идиотом, оправдываясь за успех. А, главное, ловил себя на мысли, что
и сам в аналогичной ситуации подумал бы нечто подобное.
Мы, работники СМИ, прониклись тотальным цинизмом по отношению к самим
себе. И это пострашнее чем то, что нас не уважают власти. И власть перестанет
нас презирать лишь тогда, когда мы сами, в своей среде, по гамбургскому счету,
заслужим самоуважения.
Алексей Панкин
The Moscow Times, 13.05.03
